ДЕ ВИЛЬЕДЕ ВИЛЬЕ
Как говорил Иов Трунихт, проигранная битва – это не повод сокрушаться, а знак, что надо пустить в глаза народу побольше пыли. Де Вилье вспомнил об этом после упразднения Ройенталем корпуса Патриотов-Рыцарей и обысков в отделениях Культа на Хайнессене. Средства, шедшие на дополнительное содержание наёмников, неожиданно освободились, и де Вилье предложил употребить их на восстановление Храма Света, тем самым переключив внимание паломников и новых адептов.
Несколько месяцев всё было тихо, но чутьё говорило де Вилье, что это затишье перед бурей, а сумрачный взгляд Единого, которым он одаривал Филиппа во время визитов, только убеждал в правильности догадки.
Поэтому восстановление храма было хорошей идеей: даже если Лоэнграмм решится на атаку, сияющий ореол благородства не позволит ему разнести всё в пух и прах, пока на базах находятся невинные.
Но стоило высказаться об этом на собрании Камелота, как нашлись недовольные, посмевшие обвинить де Вилье в легкомыслии и недальновидности. Он почти пожалел, что предложил собраться у него: некоторые вообще не умели вести себя как гости – например, его давний соперник Уортон. Вскочив из-за стола, этот мерзкий феззанец бесцеремонно тыкал в де Вилье пальцем и почти орал.
– Трунихт в тюрьме и как пить дать сгниёт там! Он не из тех, кто готов умереть за идею, точно вам говорю. Вы хоть понимаете, что это значит? Уже завтра нас всех могут перебить!
– Точно! – высоким для мужчины голосом поддакнул Беккер, самый молодой в Камелоте. – Если мы погибнем, кто зажжёт свет великой истины в сердцах новых братьев и сестёр?
– Не драматизируйте, Фридрих, – заговорил де Вилье тоном терпеливого врача из психбольницы. – Как раз из-за скользкой натуры Трунихта мы не доверили ему сколько-нибудь ценную информацию. Всё, что мы можем на данный момент, – просто заниматься своими делами и держать поблизости красные ларцы.
Кто придумал так называть обычные серые рюкзаки с запасами на чёрный день, де Вилье не знал, но полагал, что цвет крови и поэтичность приклеились к ним из-за их архиважности.
– Мы здесь не спорить собрались, – тихо произнёс епископ Каллизен, седобородый, с пронырливыми глазами неисправимого интригана. – У нас нет ни флота, ни даже разведывательного отряда, поэтому мы не можем предугадать, когда ударят враги.
Де Вилье кивнул, и под его взглядом Уортон наконец-то плюхнулся обратно на стул, а Беккер притих, подперев подбородок рукой.
– Великий Архиепископ однажды сказал: «Если не знаешь, когда и куда прилетит вражеская стрела, задумайся, где твоё слабое место». В данном случае нам нужно думать не о том, что Лоэнграмм может сделать, а о том, чем он может нам повредить.
– Отрезать пути к отступлению, – негромко заметила госпожа Франческа, бледная тень себя прежней, зато с горящими праведным гневом глазами.
– Верно. За исправность механизмов девятого выхода, ведущего к пещере, отвечаю лично я. Все рычаги смазаны, можете убедиться. Мадемуазель д’Эстре, что насчёт корабля?
– Спрятан, – подала голос веррозионка, – я проверила перед собранием.
– Отлично. Кто встретит врагов здесь?
– Преданные сыновья и дочери, – полупрошептал голос позади. – Они будут счастливы дать отпор еретикам, а затем вернуться в объятия матери-Земли и стать едиными с ней.
Де Вилье одновременно с остальными склонился перед Великим Архиепископом. Глава Культа обошёл стол и занял место в кресле – слишком скромном, чтобы считаться троном, но возвышающемся над другими стульями на добрую пару дюймов.
– Все, кто покинул Землю, должны погибнуть, – изрекли мёртвые губы Великого Архиепископа. – Эти идиоты, которые полагают, что они могут жить, перерезав свои корни.
Он тяжело опустил ладонь на плечо де Вилье и обратился к Камелоту:
– Де Вилье – моя правая рука. Следуйте его указаниям и поддержите его, чтобы он добился успеха.
– Я буду счастлива разделить вашу ношу и великую миссию, господин, – с жаром произнесла Франческа Джонсон. – Субстанция уже готова. И здесь всё готово тоже.
Она приложила палец ко лбу, и де Вилье не смог сдержать восхищённую улыбку. На его памяти никто так не рвался поместить себе в голову контрольное устройство и никто так не гордился вмонтированным в череп взрывателем. Стоит сердцу Франчески остановиться – и процесс будет запущен, а остальное сделает субстанция.
– Госпожа, мы преклоняемся перед вашим мужеством, – Уортон действительно склонил голову, но де Вилье окинул его презрительным взглядом. Этот слизняк же чуть не пляшет от радости, что высокая честь досталась не ему.
Видимо, Франческа прекрасно понимала, что представляет собой Уортон. Она жестом прервала его и, бесцветно глядя ему прямо в глаза, сказала:
– Я делаю это для сына, чтобы в лучшем из миров он гордился своей матерью.
Глядя на её рассыпавшиеся по плечам русые волосы, отслеживая напряжение в каждой мелкой морщинке на высохшем лице, де Вилье вспоминал недавние слова Единого. С глубокой древности имя убитого попадает или не попадает в историю, но имя убийцы запомнят, только если он преуспеет.
«Франческа Джонсон… Это о тебе говорил Единый, это ты станешь тем самым ангелом возмездия, через которого Он обрушит свою ярость на еретиков».
Через четверть часа, проводив наставника, братьев и сестёр, де Вилье подошёл к полке над камином, в котором давным-давно не разводили огонь, и тронул горшок с бархатцами. Коснулся ярких лепестков, зажал один из стеблей между пальцами и повертел.
«Интересно, что сейчас делает Доминик? Помнит ли? Или уже забыла? Почти год прошёл».
Филипп не стал развивать мысль – отчасти потому что привык смотреть правде в глаза, отчасти из-за горечи этой правды. Однако ночью ему так и не удалось заснуть. Он ворочался, ходил взад-вперёд по комнате и даже пытался делать несложные упражнения для сна – всё без толку.
А утром де Вилье накрыла волна тревожных предчувствий. То ли Единый ему помогал, то ли его собственная интуиция достигла небывалых высот, но в голове среди роя хаотичных мыслей вспыхнули слова «Сегодня!» и «Беги!»
В молитвенном зале, впервые проведя служение вместо Великого Архиепископа, де Вилье обвёл взглядом лица – старые, молодые и совсем юные, светлые, тёмные, восторженные, серьёзные… Все они вдруг показались множеством ликов обречённого на гибель существа. Но почему смерть не может быть величественной?
– Братья и сёстры! – загремел голос де Вилье, разносясь по залу. – Настал день, когда вы можете приложить все усилия для прославления нашей великой Матери! Надвигается тьма, порождённая беспутством еретиков, и вы – единственные, кто может дать ей отпор! Единственные, кто способен обуздать мощь стихии! Единственные, кому под силу проложить дорогу в новое будущее!
Сотни глоток исторгли громкие экстатические возгласы, и этого хватило, чтобы де Вилье поверил в истинность своих слов.
А потом действительно наступила тьма: свет погас через два часа, как раз когда де Вилье вышел из своих апартаментов с красным ларцом за плечами. Аварийное освещение не включилось ни через десять секунд, ни через минуту, и пришлось достать фонарь.
Похоже, Лоэнграмм применил оружие, способное оставить базу без света. Конечно, праведным защитникам Земли это создаст проблемы… но как удачно, что именно выход номер девять снабжён простейшими рычагами и пружинами, которым не нужно электричество!
Де Вилье усмехнулся, подтянул лямку на плече и шагнул в паутину коридоров, где его тут же настигли беспокойные голоса братьев и сестёр. Заскрипели двери, которые вручную открывали вечность назад, кто-то поскальзывался в темноте, и первые «мотыльки» уже полетели на свет фонаря де Вилье.
– Тьма! – всё громче и отчётливее слышалось среди общего гула.
И, как вступительный аккорд реквиема, грянул гром – взрыв где-то у главного входа, а потом ещё два на противоположной стороне.
– Чего вы ждёте? – раздался совсем рядом голос Дельфины д’Эстре, не успело эхо взрыва стихнуть. – Это враги посягнули на нашу священную Землю! Они идут убивать и уничтожать! Защищайте епископа! Защищайте свет!
Одного кивка де Вилье оказалось достаточно, чтобы в глазах братьев и сестёр – по крайней мере тех, кого высветил луч фонаря, – зажёгся злой огонь.
Не хуже обученных солдат они образовали вокруг де Вилье живой заслон, пропустив лишь Дельфину, которая возникла прямо перед ним и низко поклонилась.
– Я буду рядом, ваше преосвященство, – она порывисто сжала его руку в своих ладонях и взглядом указала на ножны, закреплённые на перевязи вокруг её талии. – Меч из теоросской стали, смертельно опасный даже в полутьме, если знать, куда бить.
– Великий Архиепископ?
– Уже на корабле и ждёт нас.
Де Вилье поднял фонарь повыше и включил на полную мощность.
– Вперёд.
Это была самая странная пробежка в его жизни. И самая страшная. Едва услышав тяжёлую поступь десантников, он ясно осознал, что эти верзилы с секирами и лазерными ружьями получили приказ убивать таких, как он, без разбору. Стоит попасть им в руки – и не будет ни плена, ни допросов. Только смерть.
Фонарь дрогнул в руке, но де Вилье перехватил его и уверенно кивнул напрягшейся Дельфине.
Живой заслон, который вбирал в себя всё больше людей, перемещался вокруг де Вилье, как осы в растревоженном улье, и при слабом освещении смерти на расстоянии десяти-пятнадцати шагов обрели неожиданную яркость и врезались в память.
Пятеро братьев с дикими воплями кинулись на первых выбежавших в коридор десантников и были изрешечены выстрелами из лазерных ружей. У одного, похоже, была припасена граната: де Вилье услышал позади взрыв, а потом – крики и стоны раненых врагов.
В другом коридоре спрятавшийся за углом брат с ножом в руке напал на возглавлявшего колонну десантника и попытался разбить сверхпрочное стекло глазницы. Десантник сбросил его прямо на секиры своих соратников и, кажется, добил собственной. Этого де Вилье уже не видел.
К площадке в форме восьмиугольника он выбежал одновременно с Беккером, которого сопровождал заслон поменьше. Какая-то сестра из этой толпы заорала:
– Во имя Земли! – и, вскинув руку, увела за собой во тьму навстречу выстрелам около десятка берсерков.
Бросив взгляд им вслед, де Вилье поравнялся с Фридрихом, и они побежали вровень.
– Франческа?
– В молитвенном зале, – выдохнул собрат. – Она им устроит.
– Проклятые еретики, – прошипела Дельфина.
А через два поворота, когда они были метрах в тридцати от спасительного выхода, путь им перерезал отряд из семи человек. Оглянувшись, де Вилье увидел вынырнувших в коридор десантников в других доспехах.
– Веррозионцы, – пробормотала Дельфина и обнажила меч.
Под выстрелами одних врагов толпа поредела вдвое, другие с секирами кинулись на оставшихся. Де Вилье не задело благодаря четверым несчастным, с блаженной улыбкой пожертвовавшим собой. Бросив фонарь в толпу и попутно отметив отсутствие Беккера, де Вилье перепрыгнул через пару тел и скрылся за выступом. От обнаружения инфракрасными датчиками это не спасёт, но поможет выиграть время, чтобы…
«Чтобы что, Филипп?» – раздался в голове печальный и разочарованный голос Единого, и де Вилье не нашёлся с ответом.
Тем временем один из веррозионцев поднял забрало. Фонарь валялся где-то на полу, и слабые отсветы не позволяли увидеть лицо, зато его узнала Дельфина.
– Кассиопея.
«Кассиопея Клер?! Адмирал и лучшая подруга королевы?»
Женщина в доспехах взяла секиру на изготовку и почти не глядя рубанула по устремившемуся ей наперерез берсерку.
– Я хочу, чтобы ты точно знала, кто пришёл за тобой, Дельфина д’Эстре, – сказала она, прежде чем снова опустить забрало.
Переведя взгляд с одной веррозионки на другую и оценив шансы, де Вилье едва сдержался, чтобы не цокнуть, но скоро его внимание привлёк другой десантник. С лёгкостью оставляя позади один труп за другим, он уверенно приближался к укрытию де Вилье. На наплечнике алела роза – эмблема элитного подразделения, название которого гремело на всю Галактику.
Спустя вязкую вечность Розенриттер остановился в паре метров от де Вилье.
– Не знаю, как король Константин, – заговорил голос из-под шлема, – но вице-адмирал Фишер и старина Бьюкок были хорошими людьми. Передай своим гадам на том свете, что тебя убил Вальтер фон Шёнкопф.
Отделившись от стены, де Вилье всматривался в черноту забрала, словно ища там ответ на горький, как полынь, вопрос: «Как я мог проиграть?»
Но в тот самый миг, когда лезвие секиры вошло в тело де Вилье, сверху на Розенриттера прыгнул Беккер с мечом Дельфины. Клинок из теоросской стали прорвал сочленение между шлемом и нагрудником, и яростный крик врага де Вилье встретил торжествующей улыбкой. Как и свою смерть.